Сказание о старом мореходе. Сэмюэль Кольридж. Сэмюэл Кольридж «Сказание о старом мореходе». Доре и Уилсон. Классика книжной иллюстрации

Судно, на котором плавает главный герой, попадает в сильный шторм, унося корабль в антарктическим берегам. Спасает корабль от надвигающихся льдин альбатрос, считающийся хорошей вестью в море, однако мореход по непонятным даже для себя причинам убивает птицу и судно оказывается окутано проклятием.

Корабль относит к южным берегам, где он попадает под влияние мертвого штиля, и команда вынуждена колыхаться под палящими солнечными лучах, рискуя в скором времени умереть от недостатка пресной воды. Матросы обвиняют морехода во всем произошедшем и в качестве наказания вешают на его шею труп погибшего альбатроса.

В это время на горизонте появляется призрачное судно, на борту которого Жизнь и Смерть разыгрывают карточную игру с выигрышем в виде душ моряков. Победа в игре достается Смерти и на следующий день вся корабельная команда, за исключением морехода, оставшегося в живых, оказывается мертва.

Одинокий мореход наблюдает плавающих у борта корабля склизких тварей и, осознав свой неблаговидный поступок, дает им благословение на счастливую жизнь. В этот же момент погибшая птица срывается с шеи морехода, начинается дождь, утоливший жажду моряка, и проклятье бесследно пропадает.

Вернувшись домой, мореход принимает решение посвятить свою жизнь попыткам изменить неправильные действия людей, рассказывая им о своем случае.

Картинка или рисунок Колридж - Сказание о старом мореходе

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание басни Слон и Моська Крылова

  По улицам города для развлечения народа водили слона. На слона - зрелище диковинное, зеваки сбегались глядеть со всех сторон. Внезапно откуда-то выскочила мелкая собачонка Моська.

• Краткое содержание Екимов Ночь исцеления

  К бабушке приезжает покататься на лыжах внук. Лыжная прогулка так увлекла его, что ехать домой уже поздно – нужно переночевать. Рисуется портрет классической заботливой и доброй бабушки. Она постоянно суетится по дому

И впервые опубликованная в первом издании «Лирических баллад ». Самая ранняя литературная обработка легенды о летучем голландце . На русский язык вольно переведена Н. С. Гумилёвым в 1919 году.

Сюжет

«Поэма о старом моряке» повествует о сверхъестественных событиях, произошедших с моряком во время затяжного плавания. Он рассказывает об этом много позже случайному собеседнику, которого отвлёк от свадебной процессии.

…После отплытия из порта корабль главного героя попал в шторм, увлёкший его далеко на Юг, в Антарктику . Появляется считающийся добрым предзнаменованием альбатрос и выводит корабль из льдов. Однако моряк убивает птицу из арбалета , сам не зная зачем. Товарищи бранят его за это, но когда туман, окутывавший корабль, развеевается, они изменяют своё мнение. Но вскоре корабль попадает в мёртвый штиль , и моряка обвиняют в том, что он навлёк на всех проклятье.

За днями дни, за днями дни
Мы ждём, корабль наш спит,
Как в нарисованной воде,
Рисованный стоит.

Вода, вода, одна вода.
Но чан лежит вверх дном;
Вода, вода, одна вода,
Мы ничего не пьём.

В знак его вины ему на шею повесили труп альбатроса. Штиль продолжается, команда мучается от жажды. В конце концов появляется корабль-призрак, на борту которого Смерть играет в кости с Жизнью-в-Смерти на души команды корабля. Смерть выигрывает всех, кроме главного героя, который достаётся Жизни-в-Смерти. Один за другим, все двести товарищей моряка умирают, и моряк мучается в течение семи дней, видя их глаза, полные вечного проклятья.

В конце концов, он видит в воде вокруг корабля морских созданий, которых раньше называл не иначе, как «склизкими тварями», и прозрев, благословляет их всех и всё живое вообще. Проклятье исчезает, и в знак того альбатрос срывается с его шеи:

Я в этот миг молиться мог:
И с шеи, наконец,
Сорвавшись, канул Альбатрос
В пучину, как свинец.

С неба проливается дождь и утоляет жажду моряка, его корабль плывёт прямо домой, не повинуясь ветру, ведомый вселившимися в тела мёртвых ангелами. Привезя моряка домой, корабль исчезает вместе с командой в водовороте, но ничего ещё не закончено, и Жизнь-в-Смерти заставляет моряка скитаться по земле, рассказывая повсюду в назидание свою историю и её урок:

Тот молится, кто любит всё -
Создание и тварь;
Затем, что любящий их бог
Над этой тварью царь.

Значение

«Поэма о старом моряке» считается отправной точкой развития английского романтизма . Она примечательна своим умышленно архаизированном языком и изобретательным использованием почти всех известных на начало XIX века поэтических приёмов, включая усложнённые аллитерации и даже какофонию (With throats unslaked, with black lips baked, Agape… ). Примеры из «Старого моряка» часто приводят в англоязычных руководствах по просодии .

Откликнувшись на жалобы первых рецензентов относительно усложнённости языка, подчас затемняющего смысл поэмы, Кольридж пересмотрел текст для последующих изданий «Лирических баллад». Кроме того, он снабдил произведение пространными комментариями.

Отсылки

В 1925 г. по мотивам поэмы был поставлен художественный фильм «Старый мореход ».

По мотивам поэмы, с цитатами из неё, английская метал группа Iron Maiden написала в 1984 году 13-минутную песню «Rime of the Ancient Mariner», которая вошла в альбом Powerslave . Песня полностью пересказывает сюжет поэмы и цитирует два фрагмента из неё в качестве куплетов.

Напишите отзыв о статье "Сказание о старом мореходе"

Ссылки

• (англ.)
• в библиотеке Максима Мошкова (рус.)
• на проекте Гутенберг (англ.)
• (англ.)
• (рус.)

Отрывок, характеризующий Сказание о старом мореходе

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.

Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».

Сэмюэль Кольридж (1772-1834)
СКАЗАНИЕ О СТАРОМ МОРЕХОДЕ
В семи частях
«Я охотно верю, что во вселенной есть больше невидимых , чем видимых существ. Но кто объяснит нам все их множество, характер, взаимные и родственные связи, отличительные признаки и свойства каждого из них? Что они делают? Где обитают? Человеческий ум лишь скользил вокруг ответов на эти вопросы, но никогда не постигал их. Однако, вне всяких сомнений, приятно иногда нарисовать своему мысленному взору, как на картине, образ большего и лучшего мира: чтобы ум, привыкший к мелочам обыденной жизни, не замкнулся в слишком тесных рамках и не погрузился целиком в мелкие мысли. Но в то же время нужно постоянно помнить об истине и соблюдать должную меру, чтобы мы могли отличить достоверное от недостоверного, день от ночи». - Т. Барнет, Философия древности, с. 68.
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
О том, как корабль, перейдя Экватор, был занесен штормами в страну вечных льдов у Южного полюса; и как оттуда корабль проследовал в тропические широты Великого, или Тихого океана; и о странных вещах, которые приключились; и о том, как Старый Мореход вернулся к себе на родину.
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

Старый мореход встречает трёх юношей, званных на свадебный пир, и останавливает одного из них.

Брачный Гость зачарован глазами Старого Морехода и принуждён выслушать его рассказ.

Вот Старый Мореход. Из тьмы

Вонзил он в Гостя взгляд.

"Кто ты? Чего тебе, старик?

Твои глаза горят!
Живей! В разгаре брачный пир,

Жених - мой близкий друг.

Все ждут давно, кипит вино,

И весел шумный круг".
Тот держит цепкою рукой.

"И был, - он молвит, - бриг".

"Пусти, седобородый шут!" –

И отпустил старик.
Горящим взором держит он,

И Гость не входит в дом;

Как зачарованный стоит

Пред Старым Моряком.

Мореход рассказывает, что корабль плыл к югу, и был попутный ветер и спокойное море, и вот подошли к Экватору.

Брачный Гость слышит свадебную музыку, но Мореход продолжает свой рассказ.

Буря уносит корабль к Южному полюсу.

И, покорён, садится он

На камень у ворот,

И взором молнию метнул

И молвил Мореход:
"В толпе шумят, скрипит канат,

На мачте поднят флаг.

И мы плывем, вот отчий дом,

Вот церковь, вот маяк.
И Солнце слева поднялось,

Прекрасно и светло,

Сияя нам, сошло к волнам

И справа в глубь ушло.
Все выше Солнце с каждым днем,

Все жарче с каждым днем..."

Но тут рванулся Брачный Гость,

Услышав трубный гром.
Вошла невеста в зал, свежа,

Как лилия весной.

Пред ней, раскачиваясь в такт,

Шагает хор хмельной.
Туда рванулся Брачный Гость,

Но нет, он не уйдет!

И взором молнию метнул.

И молвил Мореход:
"И вдруг из царства зимних вьюг

Примчался лютый шквал.

Он злобно крыльями нас бил,

Он мачты гнул и рвал.
Как от цепей, от рабьих уз,

Боясь бича изведать вкус,

Бежит, сраженье бросив, трус.

Наш бриг летел вперед,

Весь в буре порванных снастей,

В простор бушующих зыбей,

Во мглу полярных вод.
Вот пал туман на океан, -

О, чудо! - жжет вода!

Плывут, горя, как изумруд,

Сверкая, глыбы льда.

Страна льда и пугающего гула, где нет ни одного живого существа.

Но вот с востока разлился

Оттенок золотой,

И Месяц встал из облаков

С одной звездой между рогов,

Зеленою звездой.
И друг за другом все вокруг

Ко мне оборотились вдруг

В ужасной тишине,

И выражал немой укор

Их полный муки тусклый взор,

Остановясь на мне.
Их было двести. И без слов

Упал один, другой...

И падающей глины стук

И Жизнь-и-в-Смерти начинает вершить кару над Старым Мореходом.

Напомнил их паденья звук,

Короткий и глухой.
И двести душ из тел ушли –

В предел добра иль зла?

Со свистом, как моя стрела,

Тяжелый воздух рассекли

Незримые крыла".

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Брачный Гость пугается, думая, что говорит с Призраком.
Но Старый Мореход, убедив его в своей телесной жизни продолжает свою страшную исповедь.
Он презирает тварей, порождённых спокойствием.

И сердится, что они живы, меж тем как столько людей погибло.

"Пусти, Моряк! Страшна твоя

Иссохшая рука.

Твой мрачен взор, твой лик темней Прибрежного песка.
Боюсь твоих костлявых рук,

Твоих горящих глаз!"

"Не бойся, Брачный Гость, - увы!

Я выжил в страшный час.
Один, один, всегда один,

Один и день и ночь!

И бог не внял моим мольбам,

Не захотел помочь!
Две сотни жизней Смерть взяла, Оборвала их нить,

А черви, слизни – все живут,

И я обязан жить!
Взгляну ли в море - вижу гниль

И отвращаю взгляд.

Смотрю на свой гниющий бриг –

Но трупы вкруг лежат.
На небеса гляжу, но нет

Молитвы на устах.

Иссохло сердце, как в степях

Сожженный Солнцем прах.
Заснуть хочу, но страшный груз

Мне на зеницы лег:

Вся ширь небес и глубь морей

Их давит тяжестью своей,

И мертвецы - у ног!

В мёртвых глазах читает он своё проклятие.

И в своём одиночестве, и в оцепенении своём завидует он Месяцу и звёздам, пребывающим в покое, но вечно движущимся. Повсюду принадлежит им небо, и в небе находят они кров и приют подобно желанным владыкам, которых ждут с нетерпением и чей приход приносит тихую радость.

При свете Месяца он видит божьих тварей, рождённых великим спокойствием.

Их красота и счастье.

Он благословляет их в сердце своём. И чарам наступает конец.
На лицах смертный пот блестел,

Но тлен не тронул тел.

Как в смертный час, лишь гнев из глаз В глаза мои глядел.
Страшись проклятья сироты --

Святого ввергнет в ад!

Но верь, проклятье мертвых глаз

Ужасней во сто крат:

Семь суток смерть я в них читал

И не был смертью взят!
А Месяц яркий плыл меж тем

В глубокой синеве,

И рядом с ним плыла звезда,

А может быть, и две.
Блестела в их лучах вода,

Как в инее - поля.

Но, красных отсветов полна,

Напоминала кровь волна

В тени от корабля.
А там, за тенью корабля,

Морских я видел змей.

Они вздымались, как цветы,

И загорались их следы

Мильонами огней.
Везде, где не ложилась тень,

Их различал мой взор.

Сверкал в воде и над водой

Их черный, синий, золотой

И розовый узор.
О, счастье жить и видеть мир -

То выразить нет сил!

Я ключ в пустыне увидал -

И жизнь благословил.
Я милость неба увидал -

И жизнь благословил.
И бремя сбросила душа,

Молитву я вознес,

И в тот же миг с меня упал

В пучину Альбатрос.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Милостью Пречистой Богоматери Старого Морехода освежает дождь.

Он слышит какие-то звуки и видит странное движение в небесах и в стихиях.

В трупы корабельной команды вселяется жизнь, и корабль несётся вперёд;

О, сон, о, благодатный сон!

Он всякой твари мил.

Тебе, Пречистая, хвала,

Ты людям сладкий сон дала,

И сон меня сморил.
Мне снилось, что слабеет зной,

Замглился небосвод,

И в бочках плещется вода.

Проснулся - дождь идет.
Язык мой влажен, рот мой свеж,

До нитки я промок,

И каждой порой тело пьет

Животворящий сок.
Встаю - и телу так легко:

Иль умер я во сне?

Иль бесплотным духом стал

И рай открылся мне?
Но ветер прошумел вдали ,

Потом опять, опять,

И шевельнулись паруса

И стали набухать.
И воздух ожил в вышине!

Кругом зажглись огни.

Вблизи, вдали – мильон огней,

Вверху, внизу, средь мачт и рей,

Вокруг звезд вились они.
И ветер взвыл, и паруса

Шумели, как волна.

И ливень лил из черных туч,

Средь них плыла Луна.
Грозой разверзлись недра туч,

Был рядом серп Луны.

Воздвиглась молнии стена,

Казалось, падала она

Рекою с крутизны.
Но вихрь не близился, и все ж

Корабль вперед несло!

но не души людские, не демоны земли или срединной сферы воздуха вселяются в них, а духи небесные, блаженные духи, посланные заступничеством святых.

И мертвецы, бледны, страшны,

При блеске молний и Луны

Вздохнули тяжело.
Вздохнули, встали, побрели,

В молчанье, в тишине.

Я на идущих мертвецов

Смотрел, как в страшном сне.
А ветер стих, но бриг наш плыл,

И кормчий вел наш бриг.

Матросы делали свое,

Кто где и как привык.

Но каждый был, как манекен,

Безжизнен и безлик.
Сын брата моего стоял

Плечом к плечу со мной.

Один тянули мы канат,

Но был он труп немой".
"Старик, мне страшно!" –

"Слушай Гость,

И сердце успокой!

Не души мертвых, жертвы зла,

Вошли, вернувшись, в их тела,

Но светлых духов рой.
И все, с зарей оставив труд,

Вкруг мачты собрались,

И звуки сладостных молитв

Из уст их полились.
И каждый звук парил вокруг –

Иль к Солнцу возлетал.

И вниз неслись они чредой,

Иль слитые в хорал.
Лилась то жаворонка трель

С лазоревых высот,

То сотни щебетов иных,

Звенящих в зарослях лесных,

В полях, над зыбью вод.

То флейту заглушал оркестр,

Послушный силам небесным, одинокий Дух Южного полюса ведёт корабль к Экватору, но требует мести.

Демоны, послушные Духу Южного полюса, незримые обитатели стихий, беседуют о его мстительном замысле, и один из них рассказывает другому, какую тяжёлую епитимью назначил Старому Мореходу Полярный Дух, возвращающийся ныне к югу.

Которым внемля в светлый день,

Ликуют небеса.
Но смолкло все. Лишь паруса

Шумели до полдня.

Так меж корней лесной ручей

Бежит, едва звеня,

Баюкая притихший лес

И в сон его клоня.
И до полудня плыл наш бриг,

Без ветра шел вперед,

Так ровно, словно кто-то вел

Его по глади вод.
Под килем, в темной глубине,

Из царства вьюг и тьмы

Плыл Дух, он нас на ветер гнал

Из южных царств зимы.

Но в полдень стихли паруса,

Над головой моей.

Но вдруг он, словно от толчка,

Сместился чуть левей

И тотчас - верить ли глазам? -

Сместился чуть правей.
И, как артачащийся конь,

Рывком метнулся вбок.

Я в тот же миг, лишившись чувств, Упал, как сбитый с ног.
Не знаю, долго ль я лежал

В тяжелом, темном сне.

И, лишь с трудом открыв глаза, Сквозь тьму услышал голоса

В воздушной вышине.
"Вот он, вот он, - сказал один, -

Свидетелем Христос –

Тот человек, чьей злой стрелой

Загублен Альбатрос.
Любил ту птицу мощный Дух,

Чье царство - мгла и снег.

А птицей был храним он сам,

Но сладостный как мед:

"Он кару заслужил свою

И кару понесет".

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Мореход лежит без чувств, ибо сверхъестественная сила стремит корабль к северу быстрее, чем это способна выдержать человеческая природа.

Сверхъестественное движение замедлилось. Мореход очнулся, и возобновляется ему назначенная эпитимья.

"Не умолкай, не умолкай,

Не исчезай в тумане –

Чья сила так стремит корабль?

"Смотри -- как пред владыкой раб,

Смиренно замер он,

И глаз огромный на Луну

Спокойно устремлен.
Губителен иль ясен путь --

Зависит от Луны.

Но ласково глядит она

"Но чем, без ветра и без волн,

"Пред ним разверстый, воздух вновь Смыкается за ним.
Назад, назад! Уж поздно, брат,

И скоро день вернется,

Все медленней пойдет корабль,

Когда Моряк проснется".

Я встал. Мы полным ходом шли

При Звездах и Луне.

Но мертвецы брели опять,

Опять брели ко мне.
Как будто я - их гробовшик,

Все стали предо мной.

Неистовый бег прекратился.

И Старый Мореход видит свою отчизну.

Зрачки окаменелых глаз

Сверкали под Луной.
В глазах застыл предсмертный страх, И на устах - укор.

И ни молиться я не мог,

Ни отвратить мой взор.
Но кара кончилась. Чиста

Была кругом вода.

Я вдаль глядел, хоть страшных чар

Не стало и следа, -
Так путник, чей пустынный путь

Ведет в опасный мрак,

Раз обернется и потом

Спешит, ускорив шаг,

Назад не глядя, чтоб не знать,

Далек иль близок враг.
И вот бесшумный, легкий бриз

Меня овеял вдруг,

Не зыбля, не волнуя гладь,

Дремавшую вокруг.
Он в волосах моих играл

И щеки освежал.

Как майский ветер, был он тих,

И страх мой исчезал.
Так быстр и легок, плыл корабль,

Покой и мир храня.

Так быстр и легок, веял бриз,

Касаясь лишь меня.

Я сплю? Иль это наш маяк?

И церковь под холмом?

Я вновь на родине моей,

Я узнаю свой дом.
Я, потрясенный, зарыдал!

Но в гавань мы вошли...

Всевышний, разбуди меня

Иль сон навек продли!
Весь берет в лунный свет одет,

И так вода ясна!

Духи небесные покидают мёртвые тела и появляются в своём собственном лучезарном облике.

И только тени здесь и там

Раскинула Луна.
А холм и церковь так светлы

В сияющей ночи.

И спящий флюгер серебрят

Небесные лучи.
От света бел, песок блестел,

И вдруг - о дивный миг! -

В багряных ризах сонм теней

Из белизны возник.
Невдалеке от корабля –

Багряный сонм теней.

Тут я на палубу взглянул --

О Господи, на ней
Лежали трупы, но клянусь,

Клянусь крестом твоим:

Стоял над каждым в головах

Небесный серафим.
И каждый серафим рукой

Махнул безмолвно мне,

И был чудесен их привет,

Их несказанный, странный свет,

Как путь к родной стране.
Да, каждый мне рукой махал

И звал меня без слов.

Как музыка, в моей душе

Звучал безмолвный зов.
И я услышал разговор,

Услышал плеск весла

И, обернувшись, увидал:

За нами лодка шла.
Рыбак с сынишкой в ней сидел.

О, доброта Творца! –

Такую радость не убьет

Проклятье мертвеца!
И третий был Отшельник там,

Сердец заблудших друг.

Он в славословиях Творцу

Проводит свой досуг.

Он смоет Альбатроса кровь

С моих преступных рук.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Лесной Отшельник

в изумлении приближается к кораблю.

Отшельник тот в лесу живет

На берегу морском.

Он славит Божью благодать,

И он не прочь потолковать

С заезжим моряком.
Он трижды молится на дню,

Он трав язык постиг,

И для него замшелый пень –

Роскошный пуховик.
Челн приближался, и Рыбак

Сказал: "Но где ж огни?

Их столько было, как маяк,

Горели здесь они".
"Ты прав, - Отшельник отвечал,

И видят небеса:

Но как истрепан весь корабль,

Истлели паруса,-
Как листья мертвые в лесу,

Что вдоль ручья лежат,

Когда побеги снег накрыл,

И филины кричат,

И в мерзлой чаще воет волк

И жрет своих волчат".
"Вот страх-то! - бормотал Рыбак. -Господь, не погуби!"

"Греби!" - Отшельник приказал

И повторил "Греби!"
Челнок подплыл, но я не мог

Ни говорить, ни встать.

Челнок подплыл. И вдруг воды

Заволновалась гладь.

Внезапно корабль идёт ко дну.

Старого Морехода спасают, он поднят на лодку Рыбака.

Старый Мореход молит Отшельника выслушать его исповедь.

И здесь его настигает возмездие.

В пучине грянул гром, вода

Взметнулась в вышину,

Потом разверзлась, и корабль

Свинцом пошел ко дну.

Остолбенев, когда удар

Сотряс гранит земной,

Я, словно семидневный труп,

Был унесен волной.

Но вдруг почувствовал сквозь мрак,

Что я в челне, и мой Рыбак

Склонился надо мной.
Еще бурлил водоворот,

И челн крутился в нем.

Но стихло все. Лишь от холма

Катился эхом гром.
Я рот раскрыл -- Рыбак упал,

На труп похожий сам.

Отшельник, сидя, где сидел,

Молился небесам.
Я взял весло, но тут малыш

От страха одурел.

Вращал глазами, хохотал

И бледен был как мел.

И вдруг он завопил: "Го-го!

На весла дьявол сел!"
И я на родине опять,

Я по земле могу ступать,

Я вновь войду в свой дом!

Отшельник, выйдя из челна,

Стал на ноги с трудом.
"Внемли, внемли, святой отец!"

Но брови сдвинул он:

"Скорее говори -- кто ты?

И из каких сторон?"
И тут я, пойманный в силки,

Волнуясь и спеша,

Все рассказал. И от цепей,

От страшной тяжести своей

Избавилась душа.

И непрестанная тревога заставляет его скитаться из края в край.

И собственным примером учит он любить и почитать всякую тварь, которую создал и возлюбил Всевышний.

Но с той поры в урочный срок

Мне боль сжимает грудь.

Я должен повторить рассказ,

Чтоб эту боль стряхнуть.
Брожу, как ночь, из края в край

Кто должен исповедь мою

Прослушать до конца.
Какой, однако, шумный пир!

Гостями полон двор.

Невеста и жених поют,

Подхватывает хор.

Но, слышишь, колокол зовет

К заутрене в собор.
О Брачный Гость, я был в морях

Пустынных одинок.

В таких морях, где даже Бог

Со мною быть не мог.
И пусть прекрасен этот пир,

Куда милей - пойми! –

Пойти молиться в Божий храм

С хорошими людьми.
Пойти со всеми в светлый храм,

Где Бог внимает нам,

Пойти с отцами и детьми,

Со всеми добрыми людьми,

И помолиться там.
Прощай, прощай, и помни, Гость,

Напутствие мое:

Молитвы до Творца дойдут,

Молитвы сердцу мир дадут,

Когда ты любишь всякий люд

И всякое зверье.
Когда ты молишься за них

За всех, и малых и больших,

И за любую плоть,

И любишь все, что сотворил

И возлюбил Господь".

И старый Мореход побрел, -

Потух горящий взор.

И удалился Брачный Гость,

Минуя шумный двор.
Он шел бесчувственный, глухой

К добру и не добру.

И все ж другим - умней, грустней -Проснулся поутру.

Сэмюель Тэйлор КОЛЬРИДЖ

https://pandia.ru/text/78/652/images/image001_131.gif" width="1047" height="2 src=">

Источник: Поэзия английского романтизма. М., 1975.

СКАЗАНИЕ О СТАРОМ МОРЕХОДЕ

В СЕМИ ЧАСТЯХ

«Facile credo, plures esse Naturas invisibiles quamvisibiles in rerum universitate. Sed horum omniam familiam quis nobis enarrabit? et gradus et cognationes et discrimina et singulorum munera? Quid agunt? quae loca habitant? Harum rerum notitiam semper ambivit ingenium humanut, nunquam attigit. Juvat, interea, non diffiteor, quandoque in animo, tanquam in tabula, majoris et melioris mundi imaginem contemplari: ne mens assuefacta hodiernae vitae minutiis se contrahat nimis, et tota subsidat in pusillas cogitationes. Sed veritati enterea invigilandum est, modusque servandus, ut certa ab incertis, diem a nocte, distinguamus». - Т . В urnet. Archeol . Phil ., p , 68.

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ

О том, как корабль, перейдя Экватор, был занесен штормами в страну вечных льдов у Южного полюса; и как оттуда корабль проследовал в тропические широты Великого, или Тихого океана; и о странных вещах, которые приключились; и о том, как Старый Мореход вернулся к себе на родину.

«Я охотно верю, что во вселенной есть больше невидимых, чем видимых существ. Но кто объяснит нам все их множество, характер, взаимные и родственные связи, отличительные признаки и свойства каждого из них? Что они делают? Где обитают? Человеческий ум лишь скользил вокруг ответов на эти вопросы, но никогда не постигал их. Однако, вне всяких сомнений, приятно иногда нарисовать своему мысленному взору, как на картине, образ большего и лучшего мира: чтобы ум, привыкший к мелочам обыденной жизни, не замкнулся в слишком тесных рамках и не погрузился целиком в мелкие мысли. Но в то же время нужно постоянно помнить об истине и соблюдать должную меру, чтобы мы могли отличить достоверное от недостоверного, день от ночи». - Т. Барнет. Философия древности, с. 68 (лат.) »

В семи частях

"Я охотно верю, что во вселенной есть больше невидимых, чем видимых существ. Но кто объяснит нам все их множество, характер, взаимные и родственные связи, отличительные признаки и свойства каждого из них? Что они делают? Где обитают? Человеческий ум лишь скользил вокруг ответов на эти вопросы, но никогда не постигал их. Однако, вне всяких сомнений, приятно иногда нарисовать своему мысленному взору, как на картине, образ большего и лучшего мира: чтобы ум, привыкший к мелочам обыденной жизни, не замкнулся в слишком тесных рамках и не погрузился целиком в мелкие мысли. Но в то же время нужно постоянно помнить об истине и соблюдать должную меру, чтобы мы могли отличить достоверное от недостоверного, день от ночи". - Т.Барнет. Философия древности, с.68(лат.).
122
О том, как корабль, перейдя Экватор, был занесен штормами в страну вечных льдов у Южного полюса; и как оттуда корабль проследовал в тропические широты Великого, или Тихого океана; и о странных вещах, которые приключились; и о том, как Старый Мореход вернулся к себе на родину.
123

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
Вот Старый Мореход. Из тьмы Вонзил он в Гостя взгляд. "Кто ты? Чего тебе, старик? Твои глаза горят!
Живей! В разгаре брачный пир, Жених - мой близкий друг. Все ждут давно, кипит вино, И весел шумный круг".
Тот держит цепкою рукой. "И был, - он молвит, -- бриг". "Пусти, седобородый шут!" - И отпустил старик.
Горящим взором держит он, И Гость не входит в дом; Как зачарованный, стоит Пред Старым Моряком.
И, покорен, садится он На камень у ворот, И взором молнию метнул И молвил Мореход:
124

"В толпе шумят, скрипит канат, На мачте поднят флаг. И мы плывем, вот отчий дом, Вот церковь, вот маяк.
И Солнце слева поднялось, Прекрасно и светло, Сияя нам, сошло к волнам И справа в глубь ушло.
Все выше Солнце с каждым днем, Все жарче с каждым днем..." Но тут рванулся Брачный Гость, Услышав трубный гром.
Вошла невеста в зал, свежа, Как лилия весной. Пред ней, раскачиваясь в такт, Шагает хор хмельной.
Туда рванулся Брачный Гость, Но нет, он не уйдет! И взором молнию метнул. И молвил Мореход:
"И вдруг из царства зимних вьюг Примчался лютый шквал. Он злобно крыльями нас бил, Он мачты гнул и рвал.
125

Как от цепей, от рабьих уз, Боясь бича изведать вкус, Бежит, сраженье бросив, трус. Наш бриг летел вперед, Весь в буре порванных снастей, В простор бушующих зыбей, Во мглу полярных вод.
Вот пал туман на океан, - О, чудо! - жжет вода! Плывут, горя, как изумруд, Сверкая, глыбы льда.
Средь белизны, ослеплены, Сквозь дикий мир мы шли - В пустыни льда, где нет следа Ни жизни, ни земли.
Где справа лед и слева лед, Лишь мертвый лед кругом, Лишь треск ломающихся глыб, Лишь грохот, гул и гром.
И вдруг, чертя над нами круг, Пронесся Альбатрос. И каждый, белой птице рад, Как будто был то друг иль брат, Хвалу Творцу вознес.
126

Он к нам слетал, из наших рук Брал непривычный корм, И с грохотом разверзся лед, И наш корабль, войдя в пролет, Покинул царство льдистых вод, Где бесновался шторм.
Попутный ветер с юга встал, Был с нами Альбатрос, И птицу звал, и с ней играл, Кормил ее матрос!
Лишь день уйдет, лишь тень падет, Наш гость уж на корме. И девять раз в вечерний час Луна, сопровождая нас, Всходила в белой тьме".
"Как странно смотришь ты, Моряк,
Иль бес тебя мутит? Господь с тобой!" - "Моей стрелой! Был Альбатрос убит.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
И справа яркий Солнца диск
Взошел на небосвод.
В зените долго медлил он
127

И слева, кровью обагрен, Упал в пучину вод.
Нас ветер мчит, но не слетит На судно Альбатрос, Чтоб корму дал, чтоб с ним играл, Ласкал его матрос.
Когда убийство я свершил,
Был взор друзей суров:
Мол, проклят тот, кто птицу бьет,
Владычицу ветров.
О, как нам быть, как воскресить
Владычицу ветров?
. Когда ж Светло дня взошло,
Светло, как Божие чело,
Посыпались хвалы:
". Мол, счастлив тот, кто птицу бьет,
Дурную птицу мглы.
Он судно спас, он вывел нас,
Убил он птицу мглы.
- И бриз играл, и вал вставал,
И плыл наш вольный сброд
Вперед, в предел безмолвных вод,
Непрошенных широт.
Но ветер стих, но парус лег, Корабль замедлил ход,
128

И все заговорили вдруг,
Чтоб слышать хоть единый звук
В молчанье мертвых вод!
Горячий медный небосклон Струит тяжелый зной. Над мачтой Солнце все в крови, С луну величиной.
И не плеснет равнина вод, Небес не дрогнет лик. Иль нарисован океан И нарисован бриг?
Кругом вода, но как трещит От сухости доска! Кругом вода, но не испить Ни капли, ни глотка.
И мнится, море стало гнить, - О Боже, быть беде! Ползли, росли, сплетясь в клубки, Слипались в комья слизняки На слизистой воде.
Виясь, крутясь, кругом зажглась
Огнями смерти мгла.
Вода - бела, желта, красна,
129

Как масло в лампе колдуна, Пылала и цвела.
И Дух, преследовавший нас, Являлся нам во сне. Из царства льдов за нами плыл Он в синей глубине.
И каждый смотрит на меня, Но каждый - словно труп. Язык, распухший и сухой, Свисает с черных губ.
И каждый взгляд меня клянет. Хотя молчат уста, И мертвый Альбатрос на мне Висит взамен креста.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Пришли дурные дни. Гортань
Суха. И тьма в глазах.
Дурные дни! Дурные дни!
Какая тьма в глазах!
Но вдруг я что-то на заре
Заметил в небесах.
Сперва казалось - там пятно
Иль сгусток мглы морской.
Нет, не пятно, не мгла - предмет,
Предмет ли? Но какой?
130

Пятно? Туман. Иль парус? - Нет! Но близится, плывет. Ни дать ни взять, играет эльф, Ныряет, петли вьет.
Из наших черных губ ни крик, Ни смех не вырвался в тот миг, Был нем во рту и мой язык, Лишь искривился рот. Тогда я палец прокусил, Я кровью горло оросил, Я крикнул из последних сил: "Корабль! Корабль идет!"
Они глядят, но пуст их взгляд, Их губы черные молчат, Но я услышан был, И словно луч из туч блеснул, И каждый глубоко вздохнул, Как будто пил он, пил...
"Друзья (кричал я) чей-то барк! Мы будем спасены!" Но он идет, и поднят киль, Хотя кругом на сотни миль
Ни ветра, ни волны.
На западе пылал закат Кроваво-золотой.
131

И вдруг (Господь, Господь, внемли!) По Солнцу прутья поползли Решеткой, и на миг Как бы к тюремному окну, Готовый кануть в глубину, Припал горящий лик.


Там только Женщина одна. То Смерть! И рядом с ней Лругая. Та еще страшней, Еще костлявей и бледней - Иль тоже Смерть она?

132

Пылало Солнце - красный круг Над красною водой, И странен черный призрак был Меж небом и водой.
И вдруг (Господь, Господь, внемли!) По Солнцу прутья поползли Решеткой, и на миг Как бы к тюремному окну, Готовый кануть в глубину, Припал горяший лик.
Плывет! (бледнея, думал я) Ведь это чудеса! Там блещет паутинок сеть - Неужто паруса?
И что там за решетка вдруг Замглила Солнца свет? Иль это корабля скелет? А что ж матросов нет?
Там только Женщина одна. То Смерть! И рядом с ней Другая. Та еще страшней, Еще костлявей и бледней - Иль тоже Смерть она?
Кровавый рот, незрячий взгляд, Но космы золотом горят.
132

Как известь - кожи цвет. То Жизнь-и-в-Смерти, да, она! Ужасный гость в ночи без сна, Кровь леденящий бред.
Барк приближался. Смерть и
Смерть
Играли в кости, сев на жердь. Их ясно видел я. И с хохотом вскричала та, Чьи красны, точно кровь, уста: "Моя взяла, моя!"
Погасло Солнце, - в тот же миг Сменился тьмою свет. Уплыл корабль, и лишь волна Шумела грозно вслед.
И мы глядим, и страх в очах,
И нам сердца сжимает страх,
И бледен рулевой.
И тьма, и плещут паруса,
И звучно каплет с них роса,
Но вот с востока разлился
Оттенок золотой,
И Месяц встал из облаков
С одной звездой между рогов,
Зеленою звездой.
133

И друг за другом все вокруг
Ко мне оборотились вдруг
В ужасной тишине,
И выражал немой укор
Их полный муки тусклый взор,
Остановись на мне.
Их было двести. И без слов Упал один, другой... И падающей глины стук Напомнил их паденья звук, Короткий и глухой.
И двести душ из тел ушли - В предел добра иль зла? Со свистом, как моя стрела, Тяжелый воздух рассекли Незримые крыла".
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
"Пусти, Моряк! Страшна твоя Иссохшая рука.
Твой мрачен взор, твой лик темней Прибрежного песка.
Боюсь твоих костлявых рук, Твоих горящих глаз!" "Не бойся, Брачный Гость, - увы! Я выжил в страшный час.
134

Один, один, всегда один, Один и день и ночь! И бог не внял моим мольбам, Не захотел помочь!
Две сотни жизней Смерть взяла, Оборвала их нить, А черви, слизни - все живут, И я обязан жить!
Взгляну ли в море - вижу гниль И отвращаю взгляд. Смотрю на свой гниющий бриг - Но трупы вкруг лежат.
На небеса гляжу, но нет Молитвы на устах. Иссохло сердце, как в степях Сожженный Солнцем прах.
Заснуть хочу, но страшный груз Мне на зеницы лег: Вся ширь небес и глубь морей Их давит тяжестью своей, И мертвецы - у ног!
На лицах смертный пот блестел, Но тлен не тронул тел.
135

Как в смертный час, лишь
Гнев из глаз В глаза мои глядел.
Страшись проклятья сироты --
Святого ввергнет в ад!
Но верь, проклятье мертвых глаз
Ужасней во сто крат:
Семь суток смерть я в них читал
И не был смертью взят!
А Месяц яркий плыл меж тем В глубокой синеве, И рядом с ним плыла звезда, А может быть, и две.
Блестела в их лучах вода, Как в инее - поля. Но, красных отсветов полна, Напоминала кровь волна В тени от корабля.
А там, за тенью корабля, Морских я видел змей. Они вздымались, как цветы, И загорались их следы Мильонами огней.
136

Везде, где не ложилась тень, Их различал мой взор. Сверкал в воде и над водой Их черный, синий, золотой И розовый узор.
О, счастье жить и видеть мир --
То выразить нет сил!
Я ключ в пустыне увидал --
И жизнь благословил.
Я милость неба увидал --
И жизнь благословил.
И бремя сбросила душа, Молитву я вознес, И в тот же миг с меня упал В пучину Альбатрос.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
О, сон, о, благодатный сон! Он всякой твари мил. Тебе, Пречистая, хвала, Ты людям сладкий сон дала, И сон меня сморил.
Мне снилось, что слабеет зной, Замглился небосвод И в бочках плещется вода. Проснулся - дождь идет.
137

Язык мой влажен, рот мой свеж, До нитки я промок, И каждой порой тело пьет Животворящий сок.
Встаю - и телу так легко: Иль умер я во сне? Иль бесплотным духом стал И рай открылся мне?
Но ветер прошумел вдали, Потом опять, опять, И шевельнулись паруса
И стали набухать.
И воздух ожил в вышине! Кругом зажглись огни. Вблизи, вдали - мильон огней, Вверху, внизу, средь мачт и рей, Вокруг звезд вились они.
И ветер взвыл, и паруса Шумели, как волна. И ливень лил из черных туч, Средь них плыла Луна.
Грозой разверзлись недра туч, Был рядом серп Луны. Воздвиглась молнии стена,
138

Казалось, падала она Рекою с крутизны.
Но вихрь не близился, и все ж Корабль вперед несло! И мертвецы, бледны, страшны, При блеске молний и Луны Вздохнули тяжело.
Вздохнули, встали, побрели, В молчанье, в тишине. Я на идущих мертвецов Смотрел, как в страшном сне.
А ветер стих, но бриг наш плыл,
И кормчий вел наш бриг.
Матросы делали свое,
Кто где и как привык.
Но каждый был, как манекен,
Безжизнен и безлик.
Сын брата моего стоял Плечом к плечу со мной. Один тянули мы канат, Но был он труп немой".
"Старик, мне страшно!" --
"Слушай Гость, И сердце успокой!
139

Не души мертвых, жертвы зла, Вошли, вернувшись, в их тела, Но светлых духов рой.
И все, с зарей оставив труд, Вкруг мачты собрались, И звуки сладостных молитв Из уст их полились.
И каждый звук парил вокруг - Иль к Солнцу возлетал. И вниз неслись они чредой, Иль слитые в хорал.
Лилась то жаворонка трель С лазоревых высот, То сотни щебетов иных, Звенящих в зарослях лесных, В полях, над зыбью вод.
То флейту заглушал оркестр, То пели голоса,
Которым внемля в светлый день, Ликуют небеса.
Но смолкло все. Лишь паруса Шумели до полдня. Так меж корней лесной ручей Бежит, едва звеня,
140

Баюкая притихший лес
И в сон его клоня.
И до полудня плыл наш бриг, Без ветра шел вперед, Так ровно, словно кто-то вел Его по глади вод.
Под килем, в темной глубине, Из царства вьюг и тьмы Плыл Дух, он нас на ветер гнал Из южных царств зимы. Но в полдень стихли паруса, И сразу стали мы.
Висел в зените Солнца диск
Над головой моей.
Но вдруг он, словно от толчка,
Сместился чуть левей
И тотчас - верить ли глазам? --
Сместился чуть правей.
И, как артачащийся конь, Рывком метнулся вбок. Я в тот же миг, лишившись чувств, Упал, как сбитый с ног.
Не знаю, долго ль я лежал
В тяжелом, темном сне.
141

И, лишь с трудом открыв глаза, Сквозь тьму услышал голоса В воздушной вышине.
"Вот он, вот он, - сказал один, Свидетелем Христос - Тот человек, чьей злой стрелой Загублен Альбатрос.
Любил ту птицу мощный Дух, Чье царство - мгла и снег. А птицей был храним он сам, Жестокий человек".
И голос прозвенел другой, Но сладостный как мед: "Он кару заслужил свою И кару понесет".
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ Первый голос
"Не умолкай, не умолкай, Не исчезай в тумане - Чья сила так стремит корабль? Что видно в океана?"
142

Второй голос
"Смотри - как пред владыкой раб,
Смиренно замер он,
И глаз огромный на Луну
Спокойно устремлен.
губителен иль ясен путь --
Зависит от Луны.
Но ласково глядит она
На море с вышины".
Первый голос
"Но чем, без ветра и без волн, Корабль вперед гоним?"
Второй голос
"Пред ним разверстый,
воздух вновь Смыкается за ним. Назад, назад! Уж поздно, брат, И скоро день вернется, Все медленней пойдет корабль, Когда Моряк проснется".
Я встал. Мы полным ходом шли При Звездах и Луне.
143

Но мертвецы брели опять, Опять брели ко мне.
Как будто я - их гробовшик, Все стали предо мной. Зрачки окаменелых глаз Сверкали под Луной.
В глазах застыл предсмертный страх, И на устах - укор. И ни молиться я не мог, Ни отвратить мой взор.
Но кара кончилась. Чиста Была кругом вода. Я вдаль глядел, хоть страшных чар Не стало и следа, --
Так путник, чей пустынный путь
Ведет в опасный мрак,
Раз обернется и потом
Спешит, ускорив шаг,
Назад не глядя, чтоб не знать,
Далек иль близок враг.
И вот бесшумный, легкий бриз Меня овеял вдруг,
144

Не зыбля, не волнуя гладь, Дремавшую вокруг.
Он в волосах моих играл И щеки освежал. Как майский ветер, был он тих, И страх мой исчезал.
Так быстр и легок, плыл корабль, Покой и мир храня. Так быстр и легок, веял бриз, Касаясь лишь меня.
Я сплю? Иль это наш маяк? И церковь под холмом? Я вновь на родине моей, Я узнаю свой дом.
Я, потрясенный, зарыдал! Но в гавань мы вошли... Всевышний, разбуди меня Иль сон навек продли!
Весь берет в лунный свет одет, И так вода ясна! И только тени здесь и там Раскинула Луна.
А холм и церковь так светлы В сияющей ночи.
145

И спящий флюгер серебрят Небесные лучи.
От света бел, песок блестел, И вдруг - о дивный миг! --
В багряных ризах сонм теней
Из белизны возник.
Невдалеке от корабля - Багряный сонм теней.
Тут я на палубу взглянул --
О Господи, на ней
Лежали трупы, но клянусь, клянусь крестом твоим: Стоял над каждым в головах Небесный серафим.
И каждый серафим рукой Махнул безмолвно мне, И был чудесен их привет, Их несказанный, странный свет, Как путь к родной стране. Да, каждый мне рукой махал И звал меня без слов. Как музыка, в моей душе Звучал безмолвный зов.
И я услышал разговор, Услышал плеск весла
146

И, обернувшись, увидал: За нами лодка шла.
Рыбак с сынишкой в ней сидел. О, доброта Творца! - Такую радость не убьет Проклятье мертвеца!
И третий был Отшельник там, Сердец заблудших друг. Он в славословиях Творцу Проводит свой досуг. Он смоет Альбатроса кровь С моих преступных рук.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Отшельник тот в лесу живет На берегу морском. Он славит Божью благодать, И он не прочь потолковать С заезжим моряком.
Он трижды молится на дню, Он трав язык постиг, И для него замшелый пень - Роскошный пуховик.
Челн приближался, и Рыбак Сказал: "Но где ж огни?
147

Их столько было, как маяк, Горели здесь они".
"Ты прав, - Отшельник отвечал, И видят небеса:
Не отзывается никто
На наши голоса.
Но как истрепан весь корабль,
Истлели паруса,-
Как листья мертвые в лесу, Что вдоль ручья лежат, Когда побеги снег накрыл, И филины кричат, И в мерзлой чаще воет волк И жрет своих волчат".
"Вот страх-то! - бормотал Рыбак. Господь, не погуби!" "Греби!" - Отшельник приказал И повторил "Греби!"
Челнок подплыл, но я не мог Ни говорить, ни встать. Челнок подплыл. И вдруг воды Заволновалась гладь.
В пучине грянул гром, вода Взметнулась в вышину,
148

Потом разверзлась, и корабль Свинцом пошел ко дну.
Остолбенев, когда удар
Сотряс гранит земной,
Я, словно семидневный труп,
Был унесен волной.
Но вдруг почувствовал сквозь мрак,
Что я в челне, и мой Рыбак
Склонился надо мной.
Еще бурлил водоворот, И челн крутился в нем. Но стихло все. Лишь от холма Катился эхом гром.
Я рот раскрыл - Рыбак упал, На труп похожий сам. Отшельник, сидя, где сидел, Молился небесам.
Я взял весло, но тут малыш От страха одурел. Вращал глазами, хохотал И бледен был как мел. И вдруг он завопил: "Го-го! На весла дьявол сел!"
149

И я на родине опять, Я по земле могу ступать, Я вновь войду в свой дом! Отшельник, выйдя из челна, Стал на ноги с трудом.
"Внемли, внемли, святой отец!"
Но брови сдвинул ОН:
"Скорее говори - кто ты? И из каких сторон?"
И тут я, пойманный в силки, Волнуясь и спеша, Все рассказал. И от цепей, От страшной тяжести своей Избавилась душа.
Но с той поры в урочный срок Мне боль сжимает грудь. Я должен повторить рассказ, Чтоб эту боль стряхнуть.
Брожу, как ночь, из края в край И словом жгу сердца И среди тысяч узнаю, Кто должен исповедь мою Прослушать до конца.
150

Какой, однако, шумный пир! Гостями полон двор. Невеста и жених поют, Подхватывает хор. Но, слышишь, колокол зовет К заутрене в собор.
О Брачный Гость, я был в морях Пустынных одинок. В таких морях, где даже Бог Со мною быть не мог.
И пусть прекрасен этот пир, Куда милей - пойми! - Пойти молиться в Божий храм С хорошими людьми.
Пойти со всеми в светлый храм, Где Бог внимает нам, Пойти с отцами и детьми, Со всеми добрыми людьми, И помолиться там.
Прощай, прощай, и помни, Гость, Напутствие мое: Молитвы до Творца дойдут, Молитвы сердцу мир дадут,
Когда ты любишь всякий люд
И всякое зверье.
151

Когда ты молишься за них За всех, и малых и больших, И за любую плоть, И любишь все, что сотворил И возлюбил Господь".
И старый Мореход побрел, - Потух горящий взор. И удалился Брачный Гость, Минуя шумный двор.
Он шел бесчувственный, глухой К добру и не добру. И все ж другим - умней, грустней -Проснулся поутру.
назад.