В этой статье мы хотим исследовать основополагающую добродетель христианской этики, ЛЮБОВЬ , то, как она отражена в творениях великих отцов Церкви. Поэтому мы сочли необходимым рассмотреть достаточное количество текстов, чтобы представить учение святых отцов о добродетели любви. Святые отцы (Василий Великий, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, Максим Исповедник) были избраны по критерию их авторитета и степени влияния, оказанного ими на последующих писателей, равно как и на основании их повышенного интереса к вопросам этики.

Статья содержит пространное введение, в котором даются основные понятия христианской этики и приводятся ее главные составляющие. Речь пойдет об исцеляющем характере христианской этики, о значении и получении человеком благодати, о возрастании роли тела в рамках христианской антропологии с параллельным отрицанием онтологической сущности зла, а также о функции воли и свободы на пути к обожению.

В основной части статьи мы исследуем творения святых отцов и приведем самые значительные их слова о любви, указывающие на христоцентричный и церковный характер всех добродетелей. Кроме того, становится очевидной связь любви с верой и надеждой, подтверждается единство всех добродетелей в христианской этике.

Введение

Прежде всего, поскольку речь пойдет о добродетели, необходимо подчеркнуть, что во всей святоотеческой литературе мы не найдем некой единой системы христианской этики. Это связано с общей убежденностью в том, что христианская этика не может быть описана посредством закрытых систем и объективных истин. Она представляет собой жизнь «во Христе» и, как следствие, не может быть ограничена никакими законченными понятийными схемами. Кроме того, подводя итог большей части современной богословской библиографии, касающейся христианской этики, мы приходим к выводу, что данная этика обладает исцеляющим характером, поскольку грех трактуется как болезнь человеческой природы, а Церковь, в свою очередь, является «лечебницей душ и тел». Становится очевидно, что человеческая природа обнаруживает способность к спасению и исцелению, если, проявив волю, человек встает на путь аскетической борьбы. Человек должен с верой положиться на волю Святого Духа, поскольку добродетели заложены в нас изначально и являются дарами Святого Духа [«Отрыв христианских этических начал от целостного таинства жизни во Христе является самым распространенным ошибочным пониманием христианства и возвращением в сферу закона. Заповеди христианства немыслимы при отсутствии глубокого понимания смысла новой жизни во Христе. Христианская этика не существует без Христа и его благодати. Христианские добродетели достигаются не за счет соблюдения объективных нравственных начал, но посредством живой связи и общения с Богом» ] . Также необходимо упомянуть и о некоторых «константах» христианской этики, связанных с христианской антропологией, таких как, например, различие тела и плоти, где первое является нейтральным, с точки зрения этики, а вторая греховна [«Под плотью понимаются греховные волеизъявления человека, которые распространяются и на его духовную природу» ] . Кроме того, необходимо сказать и о том, что трехчастное деление души, равно как и встречающееся в некоторых текстах описание четырех первичных, классических добродетелей, даются не в русле теории Платона. Известно, что христианство не принижает роль тела, поскольку христианское учение о воскресении душ и тел коренным образом отличается от платоновского бессмертия души. Возвращаясь к разговору об этических воззрениях отцов Церкви, отметим, что общим местом святоотеческой антропологии является вина воли человека, но не человеческой природы в совершении зла. Таким образом, начиная с примеров текстов Василия Великого, мы говорим о врожденной добродетели, которая, однако, после грехопадения пострадала, но не была уничтожена полностью. В результате этого, зло приравнивается к болезни [«И в нас есть естественные добродетели, с которыми душа имеет сродство не по человеческому научению, но по самой природе. Никакая наука не учит нас ненавидеть болезнь, но сами собою имеем отвращение ко всему, что причиняет нам скорбь: так и в душе есть какое-то не учением приобретенное уклонение от зла. Всякое же зло есть душевный недуг, а добродетель соответствует здравию». «Беседы на Шестоднев»] . Стяжание добродетелей - зеркало, показывающее восстановление падшей природы человека. Они присущи его природе, в отличие от злодеяний и пороков, которые этой природе противоречат [Сходство между стоической и христианской терминологией лишь внешнее. Согласно стоикам, естественные добродетели, например здоровье, и противоречащее природе зло, такое как болезнь, являются нейтральными с точки зрения этики. Есть и другое употребляемое стоиками понятие «по природе», связанное с всеобъемлющей природой, являющейся сущностной основой всего, с которой человек должен находиться в гармонии. Лишь так человек может исполнить свое онтологическое предназначение. Соответствие человека предписаниям Природы, всеобъемлющего Слова является основой стоической этики, выражается в «жизни согласно природе», соответствующей в стоической философии счастью. ] . Святые отцы единогласно отмечают, что победа над страстями достигается исключительно с помощью стяжания добродетели. Всякая страсть сокрушается и изгоняется из души только соответствующей добродетелью. Тем не менее, добродетели не объединяют душу с Богом, а лишь делают ее восприимчивой и подготавливают к этому единению. Единение является результатом принятия человеком Божественной благодати, осуществляемого свободно.

Часть 1

Говоря о добродетели, Василий Великий принимает тот факт, что критерий при выборе добродетели и отвращения от зла заложен в самой сущности человека [«Поелику в нас есть какое-то естественное судилище, на котором различаем доброе и лукавое, то при избрании того, что делать, необходимо нам составлять правильные суждения о вещах и, подобно судье, который беспристрастно и со всею справедливостию дает приговор тяжущимся, доверять добродетели и осуждать порок». Святитель Василий Великий «Беседа 12. На начало книги Притчей»]. Сюда входит и классическое образование, подготавливающее добродетель, с тем условием, что оно будет иметь избирательный характер [«Должно любить сие и домогаться сего всеми силами, а что не переходит в оную, то - презирать, как ничего не стоящее». Святитель Василий Великий «К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями»]. Свойственные жизни во Христе очищение и освобождение от страстей как греховной стороны человека и соблюдение заповедей, воплощающее стремление человека к праведности, представляют собой две фазы одного пути, который в православной традиции называется аскезой .

Григорий Нисский, разделяя антропологические взгляды Василия Великого, говорит о том, что никакое зло не было сотворено Богом, а добродетели помогают человеку уподобиться Богу [«Жизнь людей, любящих добродетель и решившихся жить разумно, определена благими законами и предписаниями; в них, как можно видеть, мысль Законодателя имеет в виду две главные цели: одну - возбранить запрещенное, другую — возбудить к совершению того, что хорошо. Ибо не иначе можно кому-либо преуспеть в жизни благоустроенной и целомудренной, как убегая, сколько есть силы, от зла и стремясь за добродетелью, как сын бежит за матерью». Григорий Нисский «Против ростовщиков».]. Первопричина зла находится в желаниях и воле человека [«…наклонность к худому происходит не от вне, по какой либо понуждающей необходимости; но вместе с соизволением на зло, составляется самое зло, тогда приходя в бытие, когда избираем его; само же по себе, в собственной своей самостоятельности, вне произвола, зло нигде не находится состоящим». Григорий Нисский «Беседы о блаженствах. Слово 5»].

Кроме того, для Иоанна Златоуста добродетель является естественным и здоровым состоянием души : «Видишь, что добродетель естественна, а зло противоречит природе, словно здоровье и болезнь? Какая же есть необходимость во лжи и клятве? Никакой, ибо не по принуждению, но по собственной воле мы на это идем. Мы не верим, говорят они. Не верим, потому что не хотим» . Добродетель приносит человеку благие плоды , поскольку всегда обладает эсхатологической перспективой.

Из сочинений святых отцов следует, что начало пути к Богу связано с двумя сторонами духовной борьбы: освобождением от страстей, ведущим к очищению, и приобретением добродетелей, которое приводит к крайней степени святых стремлений человека, обо́жению. У Максима Исповедника Христос представляет собой «образец» и «жизненный принцип». Кроме того, говорится о добродетелях, помогающих искоренять соответствующие страсти [«Какой также способ уничтожения каждой из перечисленных страстей, и какими делами, словами или помышлениями душа освобождается от них и свергает скверну со своей совести? Какой страсти противопоставив какую добродетель, достигнет она победы, так чтобы прогнать лукавого беса, совершенно уничтожив вместе с ним и само движение страсти?» Стяжание добродетели не является некой самостоятельной деятельностью, но сотрудничеством с Божественной благодатью [«…именно Бог свершает в нас, как в орудиях [Своих], всякое делание и созерцание, всякую добродетель и ведение, всякую победу и премудрость, всякую благость и истину; мы же соучаствуем в этом только своим добровольным расположением, желающим блага». Максим Исповедник «Вопросоответы к Фалассию».].

Святой Максим Исповедник приходит к основополагающему тезису православной антропологии, согласно которому зло является безосновательным, поскольку не принадлежит природе человека, а противоречит ей. Но изложенное выше может быть понято как оспаривание благости Бога-Творца [«Ничто из соответствующего естеству не является нечистым, потому что [своим] существованием оно обязано Божественной Причине» ] , создавшего все «весьма хорошим». Будучи связанным с античной аретологией (учением о добродетели), Максим Исповедник говорит о теоретической и практической добродетели, о силах души, которыми являются слово, гнев и желание.

Святой Максим Исповедник, важнейшая фигура христианской философии ранневизантийского периода, считает свободу воли ядром человеческого бытия. «Лиши нас свободы, и мы перестанем быть образом Божьим и разумной, мыслящей душой». Кроме того, он развивает идеи платоновской аретологии и соглашается, что «основные добродетели - благоразумие, мужество, умеренность, справедливость - являются образом небесного».

Как было сказано выше, святые отцы считают грех чем-то вторичным и противоестественным, в то время как путь добродетели является естественным состоянием души . Иоанн Дамаскин говорит о том, что, в отличие от зла, стяжание добродетели естественно для человека, поскольку заложено в нем Творцом [«Привычка к добродетели, сроднившись с душою и приобретши помощником Бога, становится надежною, несокрушимою. Мужество, разум, благоразумие и справедливость только тогда тверды, когда они воистину свойства души, если проникли в глубину ее. Ибо, если качества, не будучи врожденными нам, но приходящие извне, войдя в привычку, становятся несокрушимыми, то тем паче добродетель, для которой мы призваны к жизни Создателем и поддерживаемая Им в человеке, войдя при нашем усердии в привычку, прочно укореняется в душе нашей». Преподобный Иоанн Дамаскин «Душеполезная повесть о жизни Варлаама и Иоасафа»]. Также святой высказывает мнение, что без фундамента из четырех главных добродетелей, не могут быть приобретены остальные [«Душевными добродетелями прежде всего мы называем главнейшие четыре, т. е. мудрость, мужество, целомудрие и правду. От сих рождаются прочие душевные добродетели: вера, надежда, любовь, молитва, смирение». Иоанн Дамаскин «Слово душеполезное и досточудное о страстях и добродетелях»]. Помимо этого, Иоанн Дамаскин приводит списки добродетелей душевных и телесных и пространно и подробно говорит о них.

Изложив точки зрения святых отцов относительно основ христианской этики, мы переходим к рассмотрению в их творениях понятий о добродетели любви. Здесь будет важным отметить, что мысли святых отцов о добродетели любви не исчерпываются приведенными выше высказываниями. Это лишь отрывочное изложение их воззрений, которое должно быть дополнено анализом других их произведений, чтобы наше исследование приобрело целостность и завершенность.

Часть 2

Согласно святому Василию Великому, любовь является вершиной всех добродетелей . Он неоднократно ссылается на «гимн любви» апостола Павла, который свидетельствует о несостоятельности закона, поскольку полнотой закона является любовь [«Кажется, что все учение о жертвах и всесожжениях заключается в учении о милости и любви, потому что весь закон сокращенно выражается в словах: «возлюбиши искренняго твоего яко сам себе» (Мф. 19, 19)». Василий Великий «Толкование на книгу пророка Исаии»] , обладающая несравненно большей ценностью, чем иные добродетели. Силы души происходят от Бога. Их принадлежность добру или злу зависит от их применения, следовательно,как любовь, так и ненависть могут идти на благо человеческой душе [«На пользу разумной душе даровал Бог все способности, как способность любить, так и способность ненавидеть, чтобы, управляемые разумом, любили мы добродетель и ненавидели порок» . Василий Великий Беседа на первую часть первого псалма] .

Любовь, как к Богу, так и к ближнему, не является результатом обучения, но изначально дана как способность человеческой природе : «Любовь к Богу не есть что-либо учением приобретаемое. Ибо не у другого учились мы восхищаться светом, быть привязанным к жизни, не другой кто учил нас любить родителей и воспитателей. Так, или еще более, невозможно отвне научиться любви Божией, но вместе с устроением живого существа, разумею человека, вложено в нас некое прирожденное стремление, в себе самом заключающее побуждение к общению любви».

Любовь к Богу является следствием безраздельной любви к ближнему , которая становится подражанием и проявлением сущности Бога как любви ко всем [«Господа Бога нам следует любить всеми существующими в нас силами, любить ближних и врагов, чтобы стать совершенными, подражая благости нашего небесного Отца, солнце Которого восходит и для лукавых, и для праведных; на другое растрачивать силу своей любви непростительно» . Василий Великий «Правила, изложенные в вопросах и ответах»] , а также доказательством подлинного следования учению Христа [«Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин.13:34). И желая возбудить душу вашу к сей заповеди, в доказательство, кто Его ученик, потребовал не знамений и чудес необычайных (хотя в Духе Святом даровал силу и на это), но что говорит? “По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою” (Ин.13:35)». Василий Великий «Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах». «Они научили все народы, окрестив их во Имя Отца и Сына и Святого Духа, научая их хранить все то, что нам вам было велено. Хранящие явили Его любовь, и удостоились в ней остаться, как написано. Не хранящие же, выбрав противоположное, посрамились. Ибо говорит Господь: “Не любящий меня, слова мои не хранит. Имеющий заповеди Мои, и хранящий их, и есть любящий меня”». «О вере»] , оставившего нам заповедь любви [«Господь наш Иисус Христос оставил нам заповедь любить друг друга, как Он возлюбил нас, и апостол Павел научил нас относиться друг к другу с любовью, как доказательство вашего во Христе благочестия». «О крещении»].

Василий Великий особенно подчеркивает связь и взаимодействие, существующее между соблюдением заповедей и претворением в жизнь любви: «Любовь к Богу мы обретем только лишь соблюдая заповеди Господни. Посредством этого любовь к Богу будет долговечной и непрестанной». Становится очевидным социальная направленность мысли Василия Великого, поскольку любовь к Богу не существует без любви к ближнему [«Ибо я услышал от Бога, что в тех узнаются ученики Его, кто любит друг друга. Мир оставляю вам, мир мой даю вам» ] , что исключает побег от действительности.

Кроме того, ярко выраженный социальный интерес Василия Великого проявляется в его осуждении приобретения богатства, предполагающее безжалостное отношение к ближнему и недостаток любви: «Кто любит ближнего, как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним. Но ты оказываешься имеющим “стяжания многа”. Откуда же это у тебя? Не ясно ли из этого видно, что собственное свое удовольствие предпочитаешь ты облегчению участи многих? Поэтому чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви ».

Помимо этого, накопление материальных благ трактуется, прежде всего, как идолопоклонство , поскольку извращает цель и объект любви: «Лукаво любить серебро так, как должно любить Господа Бога, всем сердцем своим, всею душею и всем помышлением своим. Тот, кто поступает так, вместо Бога служит мамоне, должную для Бога меру любви заменяя серебром».

Ко всему прочему, следствием воплощения в жизнь любви является не только отсутствие осуждения ближнего, но и глубокая печаль о его недостатках и, наоборот, переживание истинной радости о его духовных достижениях [«В любви Христовой надобно скорбеть и сокрушаться о недостатках брата, радоваться же его преуспеянию. Не должно равнодушно смотреть на согрешающих или умалчивать о них». Василий Великий «О совершенстве в монашеской жизни» ] . Однако источником подлинной радости и любви являются не личные достижения человека и пассивное переживание небесного состояния, но участие в жизни благодати тех, кто стремится к ней и ищет ее: «Душа, наполнившаяся плодами Духа (любовью, радостью, миром, долготерпением, благостью) подвергается нападению чуждых помыслов, уничтожающих все прежде достигнутое» .

Наконец, любовь, которая выражается в конкретных действиях, всегда дополняется истинной верой. Иначе жизнь становится ущербной в той мере, в какой она лишена и любви, и истинной веры, как ранее было отмечено апостолом Павлом [«В праведнике постоянно Божественное и небесное веселие, потому что в нем, несомненно, обитает Дух; первый же плод духа есть любы, радость, мир (ср.: Гал. 5:22). Итак, радуйтеся праведнии о Господе». Василий Великий «Беседа на первую часть первого псалма»].

«Строгость жития, не просвещаемая верою в Бога, не полезна сама по себе , и правая вера без добрых дел не в состоянии поставить нас пред Господом, но что должно быть то и другое вместе , да совершенен будет Божий человек (ср.: 2 Тим. 3:17) и да не храмлет жизнь наша от недостатка в чем-либо, потому что спасает нас вера, - как говорит Апостол, - любовию поспешествуема» (Гал. 5:6). (Василий Великий Великий «К монашествующим»).

Согласно Григорию Нисскому, любовь является удивительной добродетелью, вбирающей в себя веру, надежду и терпение: «…достигший совершенства любви с первообразом совершенства имеет и все соединенные с ним виды добродетелей. Спасает ли вера, спасаемся ли надеждою, ожидаем ли благодати от терпения - “любовь всему емлет, вся уповает, вся терпит”» (1 Кор. 13:7) [«Достигший совершенства любви с первообразом совершенства имеет и все соединенные с ним виды добродетелей. Спасает ли вера, спасаемся ли надеждою, ожидаем ли благодати от терпения - «любовь всему веру емлет, вся уповает, вся терпит» (1 Кор. 13:7), как говорит Апостол. Григорий Нисский «Слово на день памяти Василия Великого, родного брата»].

Любовь и соблюдение заповедей Христовых - это верный путь, ведущий к «земле обетованной». Христос является образцом любви и смирения. Вочеловечившись ради спасения людей, Он призывает их встать на путь, ведущий в Царство Небесное в той мере, в какой они любят Бога и ближнего [«Ведая о плодах смирения и о вреде гордости, подражайте Владыке, любя друг друга, пребывая в добре друг с другом, не страшитесь ни смерти, ни какого-либо иного наказания. Тем путем, которым Бог шествовал среди нас, - им и шествуйте к Богу, единым телом и единой душой направляясь к горнему званию, любя Бога и друг друга». Григорий Нисский «О цели [жизни] по Богу и об истинном подвижничестве»].

Николаос Митропулос, доктор философии

Перевод с новогреческого: редакция «Пемптусия»

Благоразумию также свойственны крайности, и оно не меньше нуждается в мере, чем легкомыслие.

Из всех прелестей женщины благоразумие предпочтительней.

Безрассудство свойственно цветущему возрасту, предусмотрительность - стареющему.

Благоразумие заключается в том, чтобы уметь предвидеть выгодное для себя и избегать невыгодного.

Любовь, любовь, когда ты овладеваешь нами, можно сказать: Прости, благоразумие!

Нередко человек бывает слишком благоразумным, чтобы быть великим. Надо немного фанатизма, чтобы добиться славы и в литературе, и в государственных делах.

Увлекательные афоризмы о благоразумии

Благоразумный видит беду и укрывается; а неопытные идут вперед и наказываются.

Никто из смертных не бывает всякий час благоразумен.

Невыразимые увлекательные афоризмы о благоразумии

Благоразумие - огромный камень, который мы непрерывно катим вверх и который постоянно падает обратно нам на голову.

Молодой человек должен быть благоразумным, не стараясь им казаться; старик должен казаться благоразумным, хотя бы и не был таким.

Глупости надо делать с умом!

Благоразумие предполагает, что собственная польза не рассматривается как цель морального поведения, хотя она и может быть его следствием.

Воспитание должно опираться на две основы - нравственность и благоразумие: первая поддерживает добродетель, вторая защищает от чужих пороков. Если опорой окажется только нравственность, вы воспитаете одних простофиль или мучеников; если только благоразумие - одних расчетливых эгоистов.

"Случай" и "судьба" - это одни только пустые слова: упорное благоразумие - вот судьба человека.

Благоразумие должно быть чем-то средним между распущенностью и бесчувствием.

Благоразумие состоит в том, чтобы не разрушать расположения других и сохранять его ради его самого.

Если бы люди заключали только благоразумные браки, какой урон это нанесло бы росту народонаселения на земле!

Искусство начинать. Наобум действует глупость, все глупцы - храбрецы. В простоте своей они в начале дела не предвидят помех, зато в конце не горюют от неудач. Благоразумие приступает к делу с оглядкой, его лазутчики, Предвидение и Размышление, разведывают путь, дабы двигаться беспрепятственно.

Откровенные увлекательные афоризмы о благоразумии

Благоразумие - лучшая черта храбрости.

Благоразумие - верное защитное средство от ошибок жизни.

Во всем должна быть мера. И в благоразумии, может быть, даже больше, чем в легкомыслии!

Избегать обязательств - одно из первейших благоразумия. Великие способности ставят перед собой цели великие и далекие; долог путь к ним, и люди часто так и застревают на полпути, слишком поздно берясь за главное. От обязательств легче уклониться, чем выйти из них с честью.

За всё в жизни приходится платить. Даже за собственное благоразумие.

Малую цену имеет оружие вне страны, если нет благоразумия дома.

Особое благоразумие состоит также и в том, чтобы совершать поступки не из одного лишь желания их совершить, а напротив, по велению долга и здравого смысла.

Не можешь поступить разумно, поступай правильно.

Всякая морда благоразумного фасона вызывает во мне неприятное ощущение.

Я не очень люблю видеть благоразумие, прикрепленное к зеленой почке молодости, это словно плющ, обвивающий куст и мешающий его развитию.

Не надо быть невеждою, но невеждой притвориться иногда не худо. С глупцом ни к чему быть мудрецом, с безумным - благоразумным; с каждым говори на его языке.

Не надо всегда острить. Благоразумие познается в серьезном, оно ценится выше, чем остроумие. Кто вечно острит - пустой человек.

Мини увлекательные афоризмы о благоразумии

От наказания умный умнеет, а глупый дуреет.

Благоразумие, на мой взгляд, значительно переоценивают, тогда как оно всего лишь та же рассудочность, из которой вытряхнули всю суть.

Начало всего есть благоразумие... От благоразумия произошли все остальные добродетели; оно учит, что нельзя жить приятно, не живя разумно, и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно.

Разум без благоразумия - двойное .

Единственная разумная месть за подлость - воздержаться от ответной подлости.

Именно тогда, когда мы полагаемся на Бога, Бог полагается на наше благоразумие.

Недаром ярость и благоразумие изображают в образе юнца и старика. Юнец готов руками выдернуть хвост у дикого коня и падает, поверженный, на землю. А старец не спеша, по волоску, лошадке хвост укоротит.

Обычное благоразумие иногда очень опасно: оно не позволяет делать смелых предположений.

Благоразумие и любовь не созданы друг для друга: по мере того, как растёт любовь, уменьшается благоразумие.

Легкомысленный человек набивает шишки из-за собственных беспечности и опрометчивости, благоразумный - из-за чужих зависти и подлости.

Благоразумие тоже идеал.

Основательные увлекательные афоризмы о благоразумии/

Всегда быть начеку - против невежд, упрямцев, спесивцев, против всякого рода невежд. На свете много их встречается, благоразумие в том, чтобы с ними не встречаться.

Действовать, когда сомневаешься в разумности деяния, - опасно, лучше воздержись. Благоразумие не допускает неуверенности, оно всегда шествует при полуденном свете разума.

Благоразумие не допускает неуверенности, оно всегда шествует при полуденном свете разума.

Как только благоразумие говорит: "Не делай этого, это будет дурно истолковано", я всегда поступаю вопреки ему.

Благоразумен тот, кто не печалиться о том, чего не имеет, и, напротив, рад тому, что имеет.

Благоразумие просвещает, а страсть ослепляет.

Есть поступки, которые мы осознаём много лет спустя: назовём это запоздалым благоразумием.

Благоразумному подобает всё испробовать, прежде чем прибегать к оружию.

Нередко в жизни бывают случаи, когда умно не слишком умным быть.

Самоотречение - не достоинство; это всего навсего воздействие благоразумия на подлость.

Не страдать недугом глупцов. Мудрые страдают нередко недостатком благоразумия. Глупцы, напротив, избытком рассудительности.

Отомстим недоброжелателям благоразумием!

Всякий благоразумный действует с знанием, а глупый выставляет напоказ глупость.

Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни Конт-Спонвиль Андре

Благоразумие

Благоразумие

Вежливость – основа добродетелей; верность – их принцип; благоразумие – их непременное условие. Является ли благоразумие добродетелью само по себе? Традиция утверждает, что да, является. Но это утверждение нуждается в объяснении.

Благоразумие – одна из четырех основных античных и средневековых добродетелей и, не исключено, наиболее прочно забытая. Для современности благоразумие больше относится к психологии, чем к морали, выражая не столько долг, сколько расчет. Уже Кант не считал благоразумие добродетелью: это не более чем просвещенное или ловкое самолюбие, поясняет он, разумеется, ни в коей мере не предосудительное, но не имеющее никакой нравственной ценности и задающее весьма сомнительные правила. Благоразумно заботиться о своем здоровье, но в чем тут заслуга? Благоразумие слишком выгодно, чтобы быть нравственным; долг слишком абсолютен, чтобы быть благоразумным. Впрочем, не факт, что в данном случае Кант выражает наиболее современную точку зрения, тем более – самую справедливую. Ибо именно он делает из сказанного следующий вывод: правдивость является абсолютным долгом, независимо от обстоятельств (даже если к вам в дом врываются убийцы, преследующие вашего друга, и требуют от вас сказать, не у вас ли он прячется, – это пример, приводимый самим Кантом) и независимо от последствий: лучше поступить неблагоразумно, нежели нарушить долг, даже если от этого зависит спасение жизни невинного человека или вашей собственной жизни.

Мне представляется, что сегодня мы уже не можем согласиться с этим выводом; мы не настолько верим в абсолют, чтобы жертвовать ради него своей жизнью и жизнью наших близких. Этика убеждения, как позже выскажется Макс Вебер (7), скорее пугает нас: чего стоит абсолют принципиальности, если ему в угоду приходится приносить простую человечность, здравый смысл, мягкость и сострадание? Кроме того, мы научились с недоверием относиться к морали, особенно если она претендует на статус абсолютной. Этике убеждения мы предпочитаем то, что Макс Вебер называет этикой ответственности, каковая, не отрекаясь от принципов (что для нее было бы невозможно), все же обращает внимание и на предвидимые последствия тех или иных действий. Добрые намерения могут приводить к катастрофам, а чистота помыслов, даже не подлежащая сомнению, еще ни разу не послужила гарантией против ухудшения ситуации.

Следовательно, довольствоваться ими предосудительно: этика ответственности требует от нас не только чистоты помыслов и верности принципам, но и способности предвидеть в меру возможного последствия наших поступков. Это этика благоразумия – единственная действительно стоящая этика. Лучше солгать гестаповцам, чем выдать еврея или участника Сопротивления. Во имя чего? Во имя благоразумия, которым и определяется это «лучше» (для человека и силами человека). Это прикладная мораль – а во что превратится мораль, если ее не к чему приложить? Без благоразумия все прочие добродетели способны на одно – вымостить своими добрыми намерениями дорогу в ад.

Выше я упоминал об античности. Само это слово – благоразумие – настолько обременено многочисленными историческими наслоениями, что не может не вызывать двусмысленных толкований. Кстати, оно практически совсем исчезло из современного этического словаря. Это, однако, не означает, что мы более не нуждаемся в благоразумии. Что же содержит в себе это понятие?

Попробуем приглядеться к благоразумию поближе. Известно, что древние римляне переводили словом prе?dentia греческое phron?sis , используемое в числе прочих Аристотелем и стоиками. Что они имели в виду? Добродетель ума , поясняет Аристотель, в том смысле, в каком она имеет дело с истиной, знанием и разумом. Благоразумие есть предрасположенность, позволяющая выносить верное суждение о том, что хорошо или дурно для человека (верное не само по себе, но в условиях того мира, в котором мы живем; не вообще, но в той или иной конкретной ситуации), и, как следствие, действовать подобающим образом. Эту предрасположенность можно назвать здравым смыслом, поставленным на службу доброй воли. Или просто умом – но умом добродетельным. Вот почему благоразумие обусловливает все прочие добродетели – ни одна из них без благоразумия не будет знать, что нужно делать и как достичь поставленной цели (добра). Св. Фома показал, что из четырех основных добродетелей именно благоразумию принадлежит руководящая роль. Не будь благоразумия, ни умеренность, ни храбрость, ни справедливость не узнают, что и как следует делать; они останутся слепыми или неопределенными добродетелями (справедливый человек будет любить справедливость, но не будет знать, что делать, чтобы поступать по справедливости; храбрец не будет знать, на что применить свою храбрость, и так далее). Равно и благоразумие, без прочих добродетелей, останется пустым звуком либо обернется обыкновенной ловкостью. Для благоразумия характерна своего рода скромность, объяснимая ее инструментализмом: оно служит не своим, а чужим целям, занимаясь исключительно выбором средств. Но именно поэтому благоразумие незаменимо: без него не способны обойтись ни один поступок и ни одна добродетель, во всяком случае ни одна действенная добродетель. Благоразумие не царствует (справедливость и любовь гораздо лучше), но оно правит. Задумаемся: во что превратится царство без правительства? Недостаточно любить справедливость, чтобы быть справедливым; мало любить мир, чтобы быть пацифистом, – требуется еще здравое размышление, верное решение и правильный поступок. Благоразумие принимает решение – храбрость дает силы его осуществить.

Стоики видели в благоразумии науку о том, что следует и чего не следует делать, с чем решительно не соглашался Аристотель, и был прав, потому что наука основана на обязательности, а благоразумие – на случайности. Благоразумие предполагает неуверенность, риск, случайность, неизвестность. Богу благоразумие не нужно, но может ли человек обойтись без него? Благоразумие – не наука; оно – то, что служит заменителем науки там, где науки нет и быть не может. Раздумывать можно лишь над тем, что подразумевает выбор, иначе говоря, над тем, что не поддается или не достаточно поддается доказательствам: вот когда требуется стремление, и не только к благой цели, но и к ее достижению благими средствами. Недостаточно любить своих детей, чтобы быть хорошим отцом; недостаточно желать своим детям добра, чтобы действовать им во благо. Любовь, сказал бы Колюш (8), не освобождает от необходимости быть умным. Греки хорошо это понимали – может быть, намного лучше нас. Phronе?sis – это нечто вроде практической мудрости: мудрости, направленной на действие, мудрости, проявляющейся в действии. Она не заменяет мудрости как таковой (подлинной мудрости, то есть sophia ), потому что для того, чтобы хорошо жить, недостаточно правильно поступать, а для того, чтобы быть счастливым, – недостаточно быть добродетельным. Вот в чем прав Аристотель, не соглашавшийся почти со всеми мыслителями античности: добродетели так же не достаточно для счастья, как и счастья для добродетели. Вместе с тем благоразумие необходимо и для первой, и для второго, и даже мудрость не может обходиться без благоразумия. Мудрость без благоразумия была бы мудростью безумца, а это уже вообще никакая не мудрость.

Возможно, главное сказал Эпикур: благоразумие, которое из всех желаний выбирает путем сравнения и изучения преимуществ и недостатков те, что следует удовлетворить, и определяет, какими средствами это следует делать, более ценно, чем сама философия, ибо из него проистекают все прочие добродетели. Чего стоит истина, если человек не умеет жить? Зачем нужна справедливость, если ты не способен поступать по справедливости? И для чего к ней стремиться, если она ничего не приносит? Благоразумие – своего рода практический навык (а не только видимость, в отличие от вежливости), одновременно являющийся искусством наслаждаться жизнью. Нам случается отказываться от многих удовольствий, учит Эпикур, если они влекут за собой более крупные, нежели само удовольствие, неприятности, либо стремиться к боли, если она позволяет избежать чего-то худшего или достичь более сильного или продолжительного удовольствия. Так, мы идем к зубному врачу или ходим на работу не ради удовольствия, но чаще всего ради отсроченного или непрямого удовольствия, и предвидеть или просчитать это удовольствие позволяет нам благоразумие. Эта добродетель всегда временна, а иногда она становится и добродетелью выжидания. Благоразумие умеет заглядывать в будущее, во всяком случае в той мере, в какой от нас зависит, встречать ли его вызовы лицом к лицу (поэтому оно связано не с надеждой, а с волей). Следовательно, это добродетель, присутствующая в настоящем, но вместе с тем наделенная даром предвидения.

Благоразумный человек внимателен не только к тому, что происходит сегодня, но и к тому, что может произойти завтра: он осмотрителен и осторожен. Слово prudentia , отмечает Цицерон, происходит от глагола providere , который имеет два значения: предвидеть и способствовать. Это добродетель продолжительности, неясного будущего, благоприятного момента (kairos у греков), добродетель терпения и предвидения. Невозможно жить сиюминутным моментом. Реальность диктует нам свои законы, ставит перед нами препоны и заставляет идти к цели кружным путем. Благоразумие – искусство помнить обо всем этом, это разумное и здравомыслящее желание. Романтики, допускаю, скорчат недовольную мину – они предпочитают сладость мечты. Но люди действия отлично понимают, что другого пути попросту не существует, даже если стремишься к чему-то маловероятному или исключительному. Благоразумие – это то, что отделяет действие от импульса, а героя – от сорвиголовы. В сущности, именно это Фрейд называл принципом реальности, во всяком случае именно эта добродетель наиболее полно ему соответствует. Мы хотим наслаждаться как можно больше и страдать как можно меньше, но мы обязаны учитывать диктат реальности с ее неопределенностью, иначе говоря (и здесь мы встречаемся с добродетелью ума, о которой говорит Аристотель), мы должны хотеть, но с умом . У человека благоразумие играет ту же роль, что инстинкт у животных и, если повторить Цицерона, что провидение у богов.

Таким образом, у античных мыслителей благоразумие (phron е?sis, prudentia ) выходит далеко за рамки обыкновенного стремления избежать опасностей – к чему постепенно скатывается наше понимание благоразумия. Тем не менее между первым и вторым существует несомненная связь, и второе, по мнению Аристотеля или Эпикура, вытекает из первого. Именно благоразумие определяет, чему следует отдавать предпочтение при выборе и чего следует избегать. Между тем понятие опасности чаще всего связано с этой последней категорией: отсюда современное толкование термина (благоразумие как предосторожность). В то же время существуют ситуации, когда приходится идти на риск, и бывают опасности, которые необходимо встречать лицом к лицу: отсюда его античное толкование (благоразумие как добродетель риска и решительности). Первое не только не упраздняет второе, но и зависит от него. Благоразумие – это не страх и не трусость. Благоразумие без храбрости оборачивается малодушием, равно как и храбрость без благоразумия превращается в безрассудство или безумие.

Отметим, впрочем, что даже в современном, ограниченном толковании благоразумие продолжает служить непременным условием добродетели. Только живой человек может быть добродетельным (про мертвых, в лучшем случае, можно сказать, что они были добродетельными); только тот, кто благоразумен, остается в живых. Полное отсутствие благоразумия равнозначно скорой гибели. И что тогда останется от добродетели? И каким образом она сможет проявиться? В главе, посвященной вежливости, я уже писал о том, что в раннем детстве мы не делаем разницы между тем, что дурно (виной), и тем, что причиняет зло (болью и опасностью). Поэтому мы не отличаем морали от благоразумия, каковые, впрочем, на протяжении достаточно длительного времени зависят от слова и власти родителей. Но вот мы вырастаем (благодаря благоразумию родителей, а затем и своему собственному), и перед нами встает задача отделить одно от другого; на основе отличий друг от друга формируются мораль и благоразумие. Смешивать их было бы ошибкой; противопоставлять одно другому – еще одной ошибкой. Благоразумие советует, отмечает Кант, мораль диктует. Поэтому мы нуждаемся и в том и в другой. Благоразумие может быть добродетелью только в том случае, если оно служит достойной цели (иначе оно будет просто ловкостью), равно как и цель эта не будет полностью добродетельной без гарантии благих средств для ее достижения. Вот почему, подчеркивает Аристотель, нельзя быть хорошим человеком без благоразумия, как нельзя быть и благоразумным без моральной добродетели. Для добродетели одного благоразумия мало (оно относится только к средствам, тогда как добродетель учитывает также и цели), но ни одна добродетель не способна обходиться без благоразумия. Лишенный благоразумия водитель не просто опасен, он достоин и морального осуждения, поскольку наплевательски относится к чужим жизням. И наоборот, разве не очевидно, что безопасный секс, то есть осмотрительность в половом поведении, может представлять собой пример морального отношения (поскольку доказывает, что человек, даже если сам он уже болен, заботится о сохранении здоровья партнера)? Самый свободный секс между взрослыми людьми при условии взаимного согласия не может подвергаться осуждению. Но неосторожность в наше время, когда повсюду свирепствует СПИД, – может и должна. Без предосторожности – это не добродетельный секс или, во всяком случае, такой секс, добродетель которого заметно хромает. Аналогичным образом дело обстоит и во всех других областях жизни.

Отец, который ведет себя по отношению к детям неосторожно, может любить их и желать им добра. Однако его отцовской добродетели и, скорее всего, его отцовской любви явно чего-то не хватает. Случись несчастье, которого можно было бы избежать, он будет знать, что, даже если вина лежит не только на нем, полностью невиновным он считаться не имеет права. Первая заповедь родителей – не навреди. Оберегай своего ребенка. Это и есть благоразумие, без которого любая добродетель бессильна или вредоносна.

Я уже упоминал, что благоразумие не означает отказ от риска или стремление во что бы то ни стало избежать опасностей. Возьмем, к примеру, альпинистов или моряков – благоразумие входит составной частью в их профессии. Какова степень риска? Какие опасности ждут на пути? Насколько они велики? Ради чего стоит рисковать? Всеми этими людьми движет принцип удовольствия – он же желание или любовь. Но каким образом этот принцип может быть удовлетворен? Какими средствами? С какими предосторожностями? Здесь уже в дело вступает принцип реальности, и если он действует во благо , мы называем его благоразумием.

«Благоразумие, – говорит бл. Августин, – это любовь, которая выбирает с прозорливостью». Но что именно она выбирает? Явно не объект, ибо за это отвечает желание. А что же тогда? Средства, необходимые для его достижения и защиты. Такова материнская прозорливость (и прозорливость любовницы), которая есть не что иное, как мудрость безумной любви. Матери (и влюбленные женщины) делают то, что нужно делать, и так, как это нужно делать, во всяком случае в меру своего разумения (любая добродетель ума подразумевает риск ошибки), результатом чего стало появление человечества. Любовь ведет, благоразумие просвещает.

Вот хорошо было бы, если бы благоразумие могло просветить все человечество! Мы уже показали, что благоразумие умеет заглядывать в будущее – забывать о нем опасно и аморально. Благоразумие – своего рода парадоксальная память о будущем или, лучше (поскольку память сама по себе не является добродетелью), парадоксальная и необходимая верность будущему . Это хорошо известно родителям, пекущимся о будущем своих детей не для того, чтобы «прописать» им это будущее, но для того, чтобы обеспечить им право и в силу возможностей предоставить средства, которые позволят им «написать» это будущее самостоятельно. Это верно и для человечества в целом, если мы хотим сохранить права будущих поколений и их шансы на жизнь. Чем больше власти, тем выше ответственность. И наша ответственность высока как никогда, поскольку от нас зависит не только существование нас и наших детей, но, в силу бурного развития науки и техники, и их растущего влияния на нашу жизнь и существование всего человечества на протяжении последующих веков. Например, экология напрямую связана с благоразумием, и в этом она смыкается с моралью. Было бы заблуждением считать благоразумие устаревшим – это самая современная из добродетелей, вернее, та из добродетелей, которая больше всего необходима современности.

Говоря о прикладной морали, я имел в виду два значения этого термина. Во-первых, прикладная мораль есть понятие, обратное абстрактной, теоретической морали; во-вторых, обратное морали попустительства. Последнее понятие внутренне противоречиво, что лишний раз доказывает, насколько важно благоразумие, в том числе для того, чтобы защитить мораль от фанатизма (всегда слишком пылкого, а потому неблагоразумного), а также от самой морали. Разве мало ужасов творилось во имя Добра? Разве мало преступлений было совершено во имя добродетели? Все эти ужасы и преступления почти всегда грешили против терпимости, но чаще всего также и против благоразумия. Не стоит верить всяким савонаролам, ослепленным идеей Добра с большой буквы. Они слишком привержены принципам, чтобы обращать внимание на отдельных людей; они слишком уверены в чистоте своих помыслов, чтобы думать об их последствиях…

Мораль без благоразумия – это пустая или опасная мораль. Caute – призывал Спиноза, что означает: «Не верь». Такова максима благоразумия; не следует слишком доверять и самой морали, когда она перестает уважать свои рамки или перестает сомневаться в чем бы то ни было. Добрая воля не может служить гарантией, а добросовестность – извинением. Одним словом, для добродетели одной морали мало: нужны еще ум и прозорливость. Об этом нам напоминает юмор, и это нам предписывает благоразумие.